Тамара Жирмунская
Не за себя, -
хвороба, ну и пусть, -
и не за дочь, -
тьфу-тьфу, она здорова, -
безадресно, безграмотно молюсь
на пасмурной платформе Комарова:
- Эй, кто там есть?
Хотя бы и никто!
Дай человеку смертному отсрочку.
Пока на долготе его светло,
вглядись в одну мерцающую точку.
Плацдарм зимы недвижен и суров,
но женщина дрова несет в охапке,
заснежен двор, и посреди снегов
стоит старик в каракулевой шапке.
Он только что прервал свой долгий труд
и погружён в себя, в проекты, в книги.
Часы идут,
часы, как снег, идут,
овеществляя вечность в каждом миге.
Прошу тебя - прибавь ему, подкинь
десяток лет,
не пресекай раздумья.
Раз ты и справедливость - двойники,
не подводи его под общий номер.
Превысь лимит, нащелкай, надыши,
распорядись по крайней мере тонко:
дай чистому,
отрезав у ханжи,
дай честному,
взяв силой у подонка.
Ещё и внуки у него малы,
и у жены осанка молодая,
и так непритягательны миры
с антинаучным обещаньем рая...
Нет, не любовь - апатия слепа.
За стариков так редко просят, боже.
Те, что старей, те просят за себя,
и суетно молчат
те, что моложе.
1970 год
